Как же это больно осознавать, какие страдания я причинила Вавилону в прошлом. Тот день, когда мое сердце разрывалась на две части, когда я чувствовала его взгляд на себе, когда продолжала отдаляться от смысла моей жизни. Мне надо было уйти, перешагнув через свои чувства и привязанность к этому кобелю, но каждый последующий день я корила себя за этот глупый поступок. В тот день вместе с сердцем разрывалось мое «я». Вся гордость, все независимость, все остальное разлеталось к чертям собачьим, освобождая от оков неприступности. Все чувства и эмоции, которые я так хорошо прятала внутри себя все эти годы, вырвались наружу огромными ручьями слез, что обжигали мои щеки на ветру. Каждый шаг давался мне с таким трудом, что я устала уже через несколько секунд. Мне было интересно, будет ли Вавилон вспоминать меня завтра, послезавтра или в любой другой день в будущем. Мне безумно хотелось обернуться, посмотреть ему в глаза, но я понимала, что если сделаю это, то немедленно кинусь в объятия Вави и никуда не уйду. А этого я допустить не могла. И я ушла, не надеясь на его прощенье и желая никогда больше не встретиться с ним взглядом, потому что в этот момент возненавижу себя еще больше. А теперь, спустя этот проклятый год, я разбила все, о чем мечтала, за секунду и не думая. Но его слова. Они подействовали на меня, как мощный удар ножа, от которого я содрогнулась всем телом, а потом виновато опустила голову. Я чувствовала боль в сердце, но не ту, из-за которой бегут к кардиологу, а ту, которую ничего не излечит. Сейчас я чувствовала себя полным ничтожеством, не достойным жить, и сжалась от этого еще больше, пугливо сложив уши. Но Вавилон не дал мне возможности заниматься самобичеванием, прижав в углу своим телом. Стены предательски морозили спину. Передо мной стоял какой-то зверь, собравшийся вцепиться в глотку и оставить бездыханное белое тело здесь, в заброшенному подъезде, чтобы его никто никогда не нашел. Так мне и надо. Я заслужила это своими ужасными поступками, но мне казалось, что даже этого было мало. Надо заставить меня мучится, чтобы я смогла искупить свою вину.
Ничего не происходило слишком долго, поэтому я решила, что все давно кончилось. Вот как это бывает, оказывается. Я открыла глаза в предвкушении, но не увидела ничего, кроме знакомого мне подъезда. Тихие шаги поднимающегося по лестнице Вавилона отдавались в моих ушах громче любого звука, а все тело содрогалось, когда кобель в очередной раз опускал лапу на бетонный пол. Мне хотелось завыть на месте, а потом резко выбежать на улицу и начать раздавать всем листовки, на которых было бы написано, какая же я дурра. Но вместо этого мой белый зад потащился вверх за Вавилоном. Мысли отбирались очень тщательно, чтобы нашлись те, которые смогли бы выразить все мои чувства, но ничего не подходила. Да, и вряд ли какие-нибудь слова могут описать мое состояние…
Я добралась до последней ступеньки и увидела Вавилона, который неподвижно лежал на полу и неотрывно смотрел в одну точку. Я остановилась, переводя дыхание перед самым сложным препятствием в моей жизни. Эти очертания морды кобеля были до боли родными, и я бы, наверное, смогла определить их из всех мордашек этого мира. Нет, не наверное. Точно смогла бы. Сожмурив глаза, я сделала первый шаг навстречу лежащему Вавилону. Идиотская улыбка застыла на моих губах, а глаза не выражали ничего, кроме сумасшедшего безумства. Казалось, из моей пасти вот-вот начнет литься пена, а я злобно засмеюсь. Но я лишь тихонько обошла Вави и легла перед его мордой, чуть соприкасаясь своим носом с его. Из глаз брызнули слезы, а из моего рта вырвалось лишь одно тихое слово:
- Прости…
И это было последней каплей моей бывшей неприступности, потому что после этого слова я стала говорить без умолку, сильно жмурясь и вызывая этим еще больше слез:
- Прости, прости, прости. Пожалуйста, прости. Прости, прости, прости…