Город городом, а за его пределами тоже есть своя жизнь. И уж поверьте, она совсем иная. Не столь суетливая, но дикая; не столь сложная на первый взгляд, но со своими законами. Особенно она прекрасна была летом. Но это на взгляд Курта конечно же.
Само по себе лето всегда радовало пса теплом, потому что зимы порой выпадали морозные, голодные, постоянно приходилось думать, где бы переночевать. А вот летом было полное раздолье. Спи где хочешь, еду можно найти без особых усилий, да и леса как правило изобилуют зайцами, несмотря на всех лесных хищников. Лето было тем временем года, когда доберман двигался не для того, чтобы выжить, чтобы согреть своё тело, а просто-напросто в своё удовольствие. Хотелось бегать с кем-нибудь наперегонки, изучать местность, валяться на траве, шуточно кусаться, дурачиться целый день, чтобы вечером рухнуть под ближайшим кустом и забыться на всю ночь мертвым сном. В детстве Курт всегда ходил хвостом за матерью, куда бы та не шла, играл везде, где можно и нельзя. Щенку попросту было всё равно. Данная привычка из его сознания не была выбита и по сей день, так же как и привычка иногда вставать ни свет ни заря.
Этой ночью Курт практически не спал. Ну разве что часа три. Около четырёх часов утра он направился бродить по городу, так как организм полностью восстановился и желал выплеснуть накопившуюся за ночь энергию. Растрачивать всё сразу было бы неразумно, а потому доберман начал со стандартной пешей прогулки. Он даже не заметил, как лапы занесли его на окраину города, а затем и дальше. Он шел к холму, на котором когда-то с матерью встречал рассветы. Она всегда их любила, восхищалась сочетанием ярких красок с нежными постельными тонами. Наверное, эта любовь передалась и Курту, потому что постепенно он точно так же влюблялся в молчаливую рассветную зарю.
Итак, прийдя в знакомое место и усевшись в той точке, где когда-то сидел щенком подле матери, доберман посмотрел на небольшой, но достаточно уже яркий край дневного светила, лениво выглядывающего из-за горизонта. Город, раскинувшийся внизу, казался большой неровной тенью, пятном, которое только почеркивало яркость рассветных красок. Эта картина приносила в душу пса покой. Любой наблюдатель со стороны явно бы удивился слабой улыбке на морде взрослого пса и легкой тоске в его темно-карих глазах.